Рок умер?

— ЮРА, жизнь вроде бы в России налаживается, становится спокойнее, а песни твои все равно полны тревоги.

— Мне кажется, в России начинается новая эпоха застоя, вернее, «отстоя», как говорит молодежь. Это, конечно, естественно, после десятилетия бурь и революций должна осесть эта мутная взвесь добра и зла, войны и мира. Отстояться. С одной стороны, мы должны увидеть горизонты, цели — куда идти. С другой стороны, нынешние «реформаторы» выросли и сформировались именно в брежневскую эпоху, когда была унылая тишь да гладь. «Новой России» они добились, к политической власти прибавились деньги, законное и свободное владение капиталом, поэтому на данном уровне застой им необходим, больше ничего не нужно. Немного зла — немного добра. Немножечко вялотекущей войны — чуть-чуть мира, немножко жизни — немножко смерти, немножко реформ и чуть-чуть не раздражающей музыки. Самые продвинутые радиостанции сегодня гоняют песни, по идеологии и внешне напоминающие любимые массами в застойные времена ВИА «Лейся, грейся», «Синие орлы и птицы», «Красные медиаторы» — романтические мелодии с причесанными электрогитарками. Немножечко про любовь, чуть-чуть про страну. Обо всем по чуть-чуть.

Все возвращается на круги своя, и как ответ — наш альбом, где вспоминается эпоха рок-н-ролла, когда нам, детям «кухонного периода», надоело всего понемножку. Нам хотелось или полной войны, или полного мира, или полной свободы, или неволи, или любви до края, или полной ненависти. Отсюда и вырос российский рок-н-ролл. От этого же и умер, когда все желания прекратились.

— В своем сольном альбоме, который вышел на днях, Андрей Макаревич тоже ностальгирует по ушедшей эпохе рок-н-ролльного бунтарства. И он отчасти перекликается по настроению с твоей песней «Мама, это рок-н-ролл», где ты поешь: «Были времена и получше, были и почестней». Однако как это все смахивает на старческое брюзжание!

— Не думаю. И его альбом, и наш — это размышления о прошлом и настоящем и желание почувствовать будущее. Но альбом Макаревича — размышление умной буржуазии, которая когда-то рыдала, ныряла в трусах в омут жизни. А сейчас лежит себе в офисах на Канарах, и все у нее есть: джин с тоником, удочки, поплавки тонут в теплых прозрачных водах… И вот лежит такой буржуа, куря дорогие сигары, вспоминает молодость и ностальгирует: «Да, когда-то были и мы рысаками». Наш альбом другой, нерва сегодняшней жизни, надеюсь, побольше.

— Но Макаревич, как спел когда-то БГ, «принят в приличные дома», а тебя многие коллеги с твоим воинствующим патриотизмом побаиваются и считают чудиком.

— Вся та боль, которая есть в этом альбоме, — ведь это нормальная реакция на происходящее. Единственное, что могу сказать: мне бы действительно хотелось быть Чудиком. Ведь именно они создают все самое интересное. Быть Обычным Обывателем — смерть для меня. Я знаю много людей, которым неприятно сознавать, что кто-то думает иначе, что кто-то, как я, все время трындит о Чечне не потому, что хочет казаться героем, «делает себе пиар», а потому, что душа болит.

Чечня

— В 1996 ГОДУ вы дали концерт в Чечне для всех — и для федеральных войск, и для боевиков — одновременно. Это была миротворческая акция?

— Мы выступали перед гражданами нашей страны — думающими, оценивающими независимость, свободу, мир и войну, добро и зло — по-разному. «Блаженны миротворцы». Ты не представляешь, с какими глазами уходили наши войска по этой грязной дороге. Машина Лебедя, мотавшаяся туда-сюда, была вся в плевках. Потому что на каждом блокпосту солдаты плевали в ее сторону, считая, что до победы нам осталось всего 2 миллиметра и русскую армию предали. Никто уже почти не слушался командиров, перед концертом в Ханкале подбежал замполит и сказал мне: «Юра, попросите солдат, чтоб они не бросали гранаты за сцену и не стреляли. А то они в знак восторга любят это делать». Ну я и сказал им: «Тут ваше начальство попросило ничего не взрывать». И тут же за сцену мимо нас полетели гранаты — такого салюта я больше никогда не видел!

В Грозном был «Летний театр» — слева сидели наши, справа — боевики, а посередине толкалась детвора, которая за два года войны впервые повылезала из подвалов. И вся эта вооруженная и не очень людская масса не сидела на месте, ворочалась, озиралась, потому что все боялись обстрелов и провокаций. Когда я приехал на эту площадку, то увидел, как чеченские и русские бабушки засыпали воронки и закрашивали следы от пуль и снарядов. Они смотрели на нас и спрашивали, не веря тому, что происходит: «Ребята, неужели мир наконец-то настал? И мы будем жить вместе мирно». А когда я спросил у одного полевого командира: «Ну что, война будет?» «Нэт! — ответил он. — У наших в Крэмлэ денег болшэ!»

Я и сейчас думаю: тот мир был необходим — столько было разговоров, обид, гнева, криков, ненависти, тоски, упреков, а несмотря ни на что, он был! И мы правильно сделали, что дали возможность тому правительству Чечни построить нормальное государство, и не мы виноваты, что там ни хрена не вышло. Чеченцы, которые искренне хотели этого мира и цивилизованной жизни, уничтожены стадом бандюков, и эта вторая война, которую мы сейчас ведем, более справедлива и оправданна, чем первая.

Добро и зло

— ЗНАЮ, ты много читаешь. Какие книги в этом году прочитал?

— Дьяк Александр, мой добрый друг, дал мне недавно прочесть «Три разговора» В. Соловьева (кто не знает, это наш философ) — это замечательные рассуждения о войне — почитайте. А вообще кроме букваря и газет я, конечно, почитываю прозу. Согласен с В. Ерофеевым, что последние десятилетия русская литература изучала зло. Потому что пафос добра (а последние, кто им занимался, — т. н. шестидесятники) стал слишком рафинированным и выхолощенным. «Выели» тему, интерес к ней пропал, и все эти ершистые мальчики и девочки — Сорокины, Толстые, Пелевины, Лимоновы — рухнули в зло, изучив его досконально, до полного абсурда. А сейчас, мне кажется, приходит время возрождения какого-то неоромантизма — это больше подходит человеку, чем бесконечные поиски зла и ползание с голыми задницами по помойкам цивилизации. Тело не убило дух. И запоры наших писателей, музыкантов, кинематографистов — неинтересны. Поэтому, наверное, все читают Пауло Коэльо и Зюскинда.

— А ты не пытался изучать зло?

— Безусловно. Но вышеперечисленные авторы делают это более талантливо. Даже когда мне «грязно и тоскливо», то «печаль моя светла». Человек — образ и подобие Божие, имеющий свободу выбора. Человек не сексуальная скотина, размножающаяся и умирающая в похоти и жажде наживы. Человек — искусство для меня — знание зла и дна жизни и вместе с тем ежедневное прослушивание ангелов, духовного. Когда художник дает мне два полюса, когда художник — молния между высотой духа и низменной плотью жизни, тогда это искусство, тогда это не скучно.

— Да, но почему тогда в твоем новом альбоме столько мрачных образов? Таких, например, как: «Пьяные дети холодной страны, сплевывают новый гимн…»?

— Да, но там есть и «Храни всех нас, Господи, тихо, храни всех нас, Господи, громко…». Есть свет и жизнь. Я видел столько зла в натуре, что мне не нужно его придумывать и тем более тащить в песни.

— Зато в поп-музыке полно добра (любовь, мир, солнце), а ты с ней тем не менее постоянно воюешь.

— Если я и воюю, то не с ней, а за самого себя. Океан культуры огромен, и кроме китов и акул должна быть мелочь — шпроты, креветочки. Но плохо, когда всех китов, белуг и дельфинов перебили, а по «ящику», радио и в концертах муссируется один планктон. Поп-музыка, на мой взгляд, это и есть то паточное, выхолощенное, сладенькое, мармеладное добро, без зла. А значит, не искусство. Единственный мой любимый попсовый исполнитель — Кашпировский. Вот это была классная попса! Все расслаблялись и чернели. Такой, к сожалению, сегодня нет. Но это не добро, а расслабуха. А это разные вещи, старик.

Автор: Дмитрий НИКИТИНСКИЙ

Сайт: Комок

ПАТРИАРХ И ЕГО "ОСЕНЬ"

Легенды русского рока -- субъективный взгляд

"Не обижайте Юру!" -- мужчина наградил меня взглядом, каким в кондовых советских фильмах председатели колхозов смотрят на нарушителей трудовой дисциплины. Но не отпетых, а так -- по малодушию. Я внутренне вздрогнул. Всякое бывало: и фанаты "Ласкового мая" грозили плеснуть кислотой в лицо, и поклонницы Бори Моисеева присылали многостраничные шизофренические опусы, и малолетние рэпперы слали в редакцию килограммами свои каракули, полные утробного мычания и неприличных рисунков. Но никогда еще я не чувствовал себя так неуютно. Мы с суровым мужчиной шли на концерт "ДДТ", он знал, что я из "Комка". Этот человек был графоманом -- засыпал нашу редакцию несмешными юморесками и слал угрожающие письма редактору юмористической странички, обещая "разобраться", если тот не перестанет его зажимать.

Получив премию "Овация", Шувчук сильно напился. Что ж, это можно понять. За что боролся, на то и напоролся

Однако тревога моя была вызвана не этим одиноким сумасшедшим. Я чувствовал, что ТАКИХ на концерте будет много. И оказался прав. "Батя, давай!" -- типичный крик на концерте Шевчука. Это было неописуемо. "Совесть русского рока" давала старые хиты. Неописуемой пошлости песня про слепого мальчика, который едет с бабушкой в электричке. Шевчук, насупив физиономию, вопрошал в микрофон: кем станет этот слепой мальчик -- забубенным алкашом, развлекающимся с подзаборными шлюхами, или сможет "подарить миру музыку"? (!) О, Господи, уж лучше бы он пел про прокурора, который засудил, не зная, собственного сына! Ситуация становилась тем более пикантной, если вспомнить о том, что музыка группы "ДДТ" (именно музыка, не тексты, не песни сами по себе) -- одно из самых убогих и позорных явлений русского рока. "Сумбур вместо музыки" -- это про них.

Порой мне кажется, что Шевчук одним своим присутствием вызывает к жизни пошлость. Ту самую, что пошла в народ. Нутряную. Глубинную. Помните, была в начале 90-х такая безумная передача "Пресс-клуб", где журналисты демократического толка публично демонстрировали народу свою паранойю? Однажды там представляли фильм о Шевчуке. В ходе обсуждения возник вопрос: насколько искренни авторы фильма? В ответ последовало следующее. Журналист со словами: "Для меня "ДДТ" -- это вот!" приложил микрофон к груди. Воцарилась тишина. То ли микрофон был неисправен, то ли сердце фаната Шевчука отказалось поддержать его в безумном порыве. Ситуация была неловкой, и ее замяли.

Или вот. На пресс-конференции после первого концерта "ДДТ" в Красноярске одна моя знакомая, неглупая, в общем, женщина, на полном серьезе восторженно сравнивала творчество Шевчука с набоковским. Сейчас эта дама переключилась на обожание Николая Баскова. И мне лично эта эволюция представляется логичной. Как Басков есть суррогат классики, так Киркоров является фаст-фудом от поп-музыки, а Шевчук, соответственно, -- муляж настоящего рока.

Анекдот

"Все продались!" -- сказал Юрий Шевчук и сел в белый "Мерседес"

Среди всего прочего на той пресс-конференции Шевчук открестился от своего сенсационного интервью журналу "Медведь": мол, развели меня хитрые журналисты под водочку на откровенность, а потом, не спросясь, этот пьяный базар опубликовали. Думаю, одной из причин тому были сказанные в том интервью слова: "А я вообще никогда не любил рок-н-ролл. Он мне всегда казался примитивным, собачьим ремеслом. Только потом я в него врубился через Моррисона, Леннона и многих других, которые больше чем просто рок-н-ролл. Есть такие ребята, которые больше той формы, в которой они работают. Мне это интересно".

Опасная откровенность для человека, который провозгласил себя пророком от рок-н-ролла, его умом, честью и совестью. Шевчук любит поучать, порицать и наставлять на путь истинный. Те продались, эти играют попсу, на том фестивале выступают не те команды. Шевчуку нравится бороться. С Киркоровым, например, и его сипением под фанеру, как квинтэссенцией мерзости русской попсы. Парадокс заключается в том, что "ДДТ" сама в большой степени попса. О чем наглядно свидетельствовала врученная группе самая продажная и голимая из попсовых премий -- "Овация". Выходя на сцену получать ее, Шевчук споткнулся и проломил падающим телом какую-то декорацию. Впоследствии он утверждал, что сделал это специально. А когда приехал со статуэткой "Овации" домой, сильно напился. Что ж, это можно понять. За что боролся, на то и напоролся.

Вообще, вся жизнь Шевчука, кажется, соткана из парадоксов. Вот лишь некоторые из них, наиболее значимые.

"А я вообще никогда не любил рок-н-ролл. Он мне всегда казался примитивным, собачьим ремеслом"

Когда-то молодой Шевчук переживал период, о котором впоследствии спел в песне "У нас в деревне тоже были хиппаны", и носил волосы, как он выразился в том же злополучном интервью, "до яиц". Однажды его отловили на улице комсомольцы-оперотрядовцы со значками с портретом Дзержинского. "В сквере схватили шесть человек и подожгли мне волосы. И они на мне горят. Я просто вырвал клок волос, ударил их, кого куда, упал, тушил себя". Через 15 лет те же самые типажи, что некогда мочили Юрку Шевчука в парке, будут приходить во дворцы спорта на концерты Юрия Юлиановича и орать пьяными голосами: "Юра, давай!"

Детство. Маленький Юра с дедушкой. Дедушку зовут Акрам Гареев. Он читает Коран. Юру ставят на колени, и он послушно повторяет за дедом: "Аллах акбар!" Затемнение. Зима 1995 года. Моздок. Ночь. Полнолуние. Выложенные рядами, брошенные в грязь, лежат трупы русских солдат. Их убили люди, которые, отправляясь в бой, кричали: "Аллах акбар!" Юрий Юлианович Шевчук -- единственный крещеный православный на этом импровизированном кладбище. Когда-то он долго думал, что выбрать -- ислам или христианство. И вот теперь он начинает отпевать солдат. Много часов подряд. До темноты. Устал, отошел отдохнуть, покурил. И вернулся -- вновь отправлять последнюю молитву.

На одном из рок-фестивалей в начале 90-х сорвался концерт -- дефицитная в те времена аппаратура "ушла" на концерт "Любэ", проходивший неподалеку. Кто платит, тот и выступает. Шевчук публично со сцены покрыл позором "поганую попсу". Рок-общественность была возмущена. Тогда на рок-фестиваль явился Расторгуев. Принес извинения, сказал, что "так получилось", и под конец растрогал всех присутствовавших классным исполнением битловской Come Together. Потом они столкнутся еще раз. На поле битвы за народную любовь. В окопах на окраине Грозного в январе 1995-го сидел Шевчук. Но гимном воюющей в Чечне армии стали не его песни (возможно, лучшие из всего, что он написал), а творение Игоря Матвиенко "Батяня комбат". Надо ли говорить о том, что Николай Расторгуев никогда не был на передовой?

Жизнь несправедлива. И особенно в деле распределения таланта и успеха. Шевчук отчаянно борется за правду, демонстрируя бескомпромиссность и упертость пророка-диссидента. Ему кажется, что если все делать правильно, то получится Настоящее. Может быть. Но только не в искусстве. Здесь торжествует неправильное и алогичное. Гением может быть подонок, конформист, аморальный тип, развратник, убийца, завзятый игрок. Собственно, так оно чаще всего и бывает. Шевчук едет в Америку записывать альбом на лучших американских студиях. Результат -- пшик. А настоящий переворот в русской музыке совершает нахальный андрогин из Лондона-Владивостока с улыбкой Гуинплена, который, противореча утвержденному Шевчуком примату Слова, обращается с русским языком, как с пластилином.

Шевчуку по нраву простота. Как говорят его близкие друзья, он любит ездить на всевозможные войны именно потому, что там все ясно -- здесь свои, там враги. Должно быть, потому же Шевчук любит драться. О его пьяных побоищах с Кинчевым ходят легенды. Еще он обещал набить морду Николаю Фоменко (уж не помню, за что), но так и не собрался. А рок-журналисту Сергею Гурьеву, который написал, что творчество лидера "ДДТ" -- имитация искренности, Шевчук на полном серьезе предлагал дуэль с правом выбора оружия Гурьевым. Журналист отшутился, предложив в шахматы по интернету. Шевчук упорствовал, настаивая на схватке. Просто они говорили на разных языках. Для законченного постмодерниста Гурьева нет в мире (а в рок-музыке особенно!) ничего стопроцентно ясного и однозначного. Для Шевчука же с его бого- и правдоискательством истинно лишь то, что просто и ясно.

Шевчук любит обвинять своих коллег в попсовости. Таким он был всегда. Когда-то на этой почве хотел даже набить морду Виктору Цою. Но колесо сансары сделало полный круг, и жизнь Шевчука обогатилась еще одним парадоксом. Свою знаменитую "Осень" он написал в деревне, с томиком Пушкина на столе, узнав о гибели Цоя. Позже, когда у вдовы Цоя найдут рак, Шевчук выделит значительную сумму на операцию. Не проговорись Марьяна Цой недавно в одном из интервью, об этом так бы никто и не узнал. Также мало кто знает, что в последнее время почти все похороны питерских рок-музыкантов (не звезд, конечно, но тех, кто мыкается по подвалам, парадным и кочегаркам, мешая амбиции и неудачи с водкой и героином) оплачиваются Шевчуком.

Шевчук, несмотря на всю его популярность, в душе так и остался изгоем, одиночкой, бойцовой собакой. Не случайно, отвечая сегодня на вопросы о музыкальных пристрастиях, он называет самые скандальные, одиозные, нонконформистские имена -- Егор Летов и Земфира. В какой-то степени они действительно одной крови. Одиночки, стоящие в углу ринга. Не важно, победят они или проиграют. Вероятнее всего, последнее. Дело в позиции. Должен быть кто-то, кто скажет: "Все не так, да все не так, все не так, ребята!". Даже если при этом он врет самому себе. Просто так устроена жизнь. В каком-то смысле, это и есть истинный рок-н-ролл. Пусть подражание группе Nine Inch Nails в исполнении "ДДТ" звучит убого и нелепо. Но отпевал русских солдат ночью на окраине Моздока именно он, Юрий Шевчук, и никто другой. Никто. Ни рок-звезды, ни генералы, ни священники.

Помнится, в конце 90-х я спросил во время интервью у Бутусова, почему из всех русских рокеров, этих записных борцов за правду, в Чечне тогда оказался один Шевчук? На что Бутусов с извечной своей меланхоличностью ответил, что не видит никакого смысла в посещении передовой. И, мол, сам Юра, вернувшись с войны, "сильно обломался". Уж не знаю, чего ожидал Вячеслав Геннадьевич -- что люди возвращаются с войны окрыленные, полные сил и творческих планов?

Но есть в словах Бутусова и своя правда. Борьба за правду рано или поздно превращается в схватку с ветряными мельницами. Благородную и бессмысленную. А народ поет песню "Батяня комбат".

Однако есть в этом что-то истинно русское. Как пел БГ, "об этом сказано в классике". В одном из произведений Андрея Платонова есть персонаж -- деревенский мужик-правдоискатель, испытатель Вселенной, который, желая узнать, что находится на дне озера, пошел с берега в воду пешком по дну. Утонул.

У них в деревне тоже были хиппаны. Это все, что останется после него. В последнюю осень.