Поскольку Цветы жизни несколько не интересны своими антиалкагольными лозунгами, то .... вот что получилось из этого
В родной реальности истинного сознания.
Тяжелый индейский танк в боевой раскраске медленно продвигался по утреннему полю. Вонючая пыль, смешанная с гарью выхлопных газов, тушила искорки редкой росы и давила тараканов, награждая их чахоткой и раком. Тараканы в сердечной ярости изрыгали проклятия и, пытаясь повалить танк, хрустели и лопали под грязными траками разноцветного чудища. Бледнолицые табуретки с другой стороны поля, под лесом, притаились в окопах и не спешили удирать. Им и без танка было неясно и плохо после недельного запоя...
Пробежала по полю лисичка и обогнув спешащий на работу танк, стремительно юркнула за каменную ограду. Болела печень, ныли и просили пощады колени, кто-то уже был близко, настигал, настигал, настигал… колючая проволока, везде колючая проволока, надо уходить к воде, в воде мокро и уютно и можно дышать, затаив дыхание и смотреть и видеть себя со стороны и боятся глубины и боятся преследователей, пьющих разум, пьющих жизнь. Не боятся, а тянуться подальше, по дальше, потому что здесь делать совсем уже нечего, здесь остались желтые малиновые синие штаны в карманах и украденное у кого-то злое зло…
Падал и катился вниз по реке, прямо к обрыву, снег идет, а вода теплая и деревья, много деревьев, бесконечно много деревьев и угол земли меняется и падать не хочется и раз – пальцы разжал –ведь нет смысла висеть и летишь и легко, легко, легко, пока о земь не стукнешься и остаешься вдавленный, а что-то моментально выходит из тебя, вытекает из тебя и половину мозга отстрелил – чтоб не досталось самое святое. А другим краешком смотришь как приближаются, протягиваешь к ним руку и давишь шейные позвонки, они огрызаются, свирепеют, царапаются но трещат, трещат и можно лепить теперь из них кого угодно…
Приятно когда горы, приятно когда снег, когда все серое и туманное и одинокое – не приятно, вернее интересно, но пусто. Как будто нет жизни. А жизнь есть – она цепляется за руку и шепчет хорошие слова и улыбается, целуя… Пора, всадник в медных доспехах взялся за свое и в пустыне не спокойно, но все отворачиваются и куда-то показывают, вихрь налетает, губы давно пересохли и обветрились, все обветрилось, пролетают деревянные журавли в окно, ноги опять не идут, смотришь на них и передвигаешь как культяпки. Странное ощущение в скрипучих культяпках, они вросли, но это не мое, это пришлое, двигаться все труднее, труднее дышать, сердце болит, сердце уходит, легкие уходят, где мои руки, где мои ноги, где мои ресницы, где мой язык, шевелится , но это мысли, им страшно, им страшно, страшно –они хотят просто не быть, а они умирают и ничего не хочет шевелиться, сердце болит, но не шевелится, не трепыхнется ничего… красноватый цвет, прошел, раздвинь и выкинь… это не большое место, там березы и ивы и немного дубов и елей и растет трава возле ручья сидит Будда и улыбается, он не лыбится как люди у которых удовлетворилось что-то, у него такое изнутри, собственно его как такового нет телом, но он есть. Потому что должен быть в этом месте, и он есть всегда, если захочешь и он улыбается. Дыши глубоко и свободно, свободно, значит глубоко и меня нет, меня нет телом, но я должен быть и я есть, хотя меня нет, потому я и есть… Пора… через голову к ногам крепится вселенная через ось тело есть носитель благоговейного, тело есть пока есть…
Иссиня красные тональности и липучий к зрачкам желтый свет щипали где-то в глубине головы жижу текущих к сфинктерному клапану разгоряченных мозгов. Мозги не хотели течь прямо по назначению, а растекались по телу, которое мелко тряслось и улыбалось в низу огромного вселенского лопуха. Причем тут лопух, не причем, просто растет, пуская корни сквозь сердце и почки. Ветви его шевелились в ветру и секли мелкими нарезами плачущее от счастья лицо. Пришел мертвый папа, потом пришли мама, тоже мертвая и любимая сырая собака. Собака печально смотрела, как мама опустила грустно голову, а папа сжал крепко губы и ссутулившись, пытался как-то держаться за скалу. Но они чего-то видимо не понимали, не понимал чего-то, видимо, и я... странно не это, ведь папа и мама есть они есть всегда, странно что собака, потому что пришел мой кот, потом пришел мой кот, они приходят по очереди, чтоб не драться, они покувыркаются рядом, их всегда приятно гладить и чесать, они умные, но человек решил свернуть мир, и им приходится терпеть это недоразумение…
Все вокруг сияло и переливалось вместе со мной. Папа и мама тоже переливались, потом пришли Аня и Лена и неуверенно влились в мои вены. Я их разбавил цветочным ароматом шалфея и подорожника. Мир удивителен и прекрасен когда смерти нет, ни когда и ты не вечен... Всегда, всегда есть любовь во всем, горит лицо от слез, любовь всегда есть, но ее почему-то отрицают, каверкают и увечат и отрекаются от жизни, почему не любят жизнь, когда хотят жизнь, ведь это не сложно… Течет и звонко улыбается и греет и сминает в бесконечность…
Заскакав по стене быстро и неуловимо юркая дверная ручка убегала от меня по коридору, видимо надеясь свернуть за угол. Угол тоже не прочь был убежать, но вместо этого развернулся и поплыл к потолку наискосок. Потеряв ориентировку, я заскользил по спирали, удерживая гравитацию для своего тела. Трусы качаются на веревке, люди улыбаются. Сосед качается на веревке, люди улыбаются. Веревка догнала ручку вступила с нею в акт совокупления и потолок перестал на меня давить. Я стал легок и непринужден как воздух меня окружающий, молекулы которого стукались об меня и мешали двигаться дальше. Коридор в это месте сузился на столько, что пришлось плыть, ныряя под воду - хорошо, что река заросла камышом и охрана не могла меня так быстро обнаружить. Жабры хоть и давали воздух, но его явно не хватало. С вагона спрыгивали по очереди - сначала патрон, потом я, потом автомат и раненый товарищ в ногу. Собаки гавкали, но не на нас - вверху летело НЛО в виде светящегося НЛО - люди, выпучив глаза, пялились и дурели, а из подвала все было видно. Было здорово - нас осталось ровно столько, сколько и было, а крысу я разорвал еще позавчера и огоньки перемигивались и искрились где-то в небе...
Идти надо через лесопосадку и через закрытую зону, потом пробравшись к вагонам, запрыгнуть в поезд на скаку и собирать мелочь, много мелочи между путей валяется, трясется вагон и не желает доезжать до места назначения, а там речка, там бабушка, там родина предков, там пусто, но там мы все вместе и там всегда бесконечно и могут помочь, вот только не всегда можно добраться, не всегда туда пускают…
В небо тоже далеко не залетишь, там тоже соблюдают предел, наверное эта граница, предел выхода, значит рано еще выходить.. или бесполезно… Крутит, скручивает и открывается новое, новое, через правую руку течет из левой вытекает, но это временно, потому что это ступень… Поезд проехал, но я вышел и через росу прошел к дороге , стояли какие-то люди, наверное сегодня мне придется их убивать потому что им придется убивать меня, потому что нерушимое не рушиться… идти надо через реку потом на болото где много рыбы, так много, что ловишь ее руками и выбрасываешь в реку, потом через дальний собор, с него открывается вид на какой-то город, быстро темнеет. В небе много огней, потом двигаешься быстрее и быстрее и остается черная дыра, еще долго лететь, но все холоднее и холоднее и ничего вокруг и только остывшее черное тело. Не уютно как-то и одиноко, потому что только я и остался, все ушли, все куда-то ушли, а мне любопытно…
Кувыркаются прямоугольники, грибы растут и растут из земли дома и руки растут. Тянет правой стороною куда-то в право, разгоняюсь и прыгаю и лечу и пытаюсь поймать плотную линию. Линий очень много, линии повсюду, несет…
Впрочем зачем искать плотную линию, надо отпустить себя, становлюсь легким и насыщенным…
Уж ты-то им усиленно занялся 
это явно видно,держи свой путь,но помни быстро состаришься и умрешь старо-молодым ]]
